Исповедь одного гордеца. Об изменении моего отношения к постмодерну

Этой статьей я бы хотел зафиксировать ключевую точку в развитии своего мировоззрения.

Начать стоит с того, почему я вообще был увлечен философией на протяжении многих лет. Я объясняю свою мотивацию как попытку обрести «понимание». Понимание нужно, потому что его нет – с юного возраста меня окружают разные «истины», исходящие от взрослых или похожих на них фигур, которые зачастую не соотносятся друг с другом.

Мальчику свойственно бродить по этому лесу голосов и представлять себе время, когда он наконец доберется до своего места, которое сможет стать для него домом. У «взрослых» ведь уже есть дом? Значит и у меня он должен быть, рано или поздно.

Таким образом, желание «найти дом», найти «финальное понимание» – та самая экзистенциальная потребность, удовлетворить которую я пытался, погружаясь в текста, размышления и диалоги с людьми.

Можно сказать, что мой «вход» в философию случился в момент обнаружения того, что тяготившие меня неприятности в виде отсутствия почвы под ногами, депрессивного взгляда на мир, отсутствия смысла жизни и общей инфантильности есть плоды времени, в котором я живу – времени «постмодерна».

Это означало для меня, что как минимум – текущее положение не единственное возможное, раз в истории бывали и другие; а как максимум – что человечество где-то заблудилось, а следовательно можно найти это заблуждение и обрести правильное понимание.

Так я начал неуклюже и бессистемно погружаться в историю человеческой мысли. Мои «понимания» совершенствовались или отбрасывались, заменяясь противоположными. Неизменным оставалось лишь мое желание наконец-то «найти дом», чтобы обретя спокойствие заняться «настоящими» делами.

Последней на текущий момент ключевой точкой в этом пути было принятие того, что единственно возможное понимание – это понимание, разделенное с другим. Я обнаружил необходимость другого, который удостоверяет то, что я говорю не сам с собой, что я, в конце концов существую. Это «понимание» стало для меня на долгий промежуток времени «финальным».

С этой перспективы, проект постмодерна, объектами деконструкции которого являются автор, иерархия, истина, субъект и прочее – представлялся мне личным врагом, препятствием к пониманию, инстанцией зла, соблазняющей людей закрываться от диалога в своих «мирках», давая им то, что они по своему естеству с радостью принимают: «у каждого своя истина» (а значит, потенциально, все что я говорю – истина и другой в общем-то не нужен), «добро и зло относительно» (а значит не стоит себя и вовсе обременять этими понятиями), «никто не совершенен» («а судьи кто?») и прочее и прочее.

Современный мир не соответствует моему «финальному» пониманию мира. Но ведь мое понимание верное, по крайней мере никто не может меня убедить в обратном, несмотря на мою открытость к этому. Все дело в свободе человека – свободе отказаться от очевидности истины в пользу комфортной инертности.

Вы считаете, что я много на себя беру, говоря, что обладаю финальной истиной? Ну хорошо, давайте посмотрим что значит «истина». Вот, посмотрите, моя позиция верна согласно 1, 2, 3. Когда же вы утверждаете «финальной истины нет», то вы противоречите сами себе, потому как само ваше утверждение претендует на то, чтобы быть «финальной истиной». Таким образом, дело не в том, что истины нет, дело в том, что у вас не хватает решимости сказать «это истина» и быть готовым нести ответственность за свое утверждение.

Таким образом, к двадцати девяти годам я накопил достаточное интеллектуальное обоснование для того, чтобы смотреть сверху вниз на несогласных со мной людей. Далее я попытаюсь объяснить почему я ошибался и какую роль в осознании этого сыграл постмодерн.

Гносеологический аспект

Как происходит познание? Ведь если мы говорим об истине, то знание либо тождественно истине, либо тесно переплетено с ней. Очевидно, познание происходит в мышлении. Мы мыслим различные предметы, их отношения друг с другом из чего и формируем знания.

Но сказав «мышление», мы не прибавили в понимании ситуации. Что такое мышление? Мышление – это пространство смысла. Остановимся на этом подробнее.

Начнем с «пространства». Пространства бывают разные. Например, есть двухмерное пространство, которое можно представить как лист бумаги:

Или трехмерное пространство, которое мы можем встретить в специализированных программах трехмерного моделирования:

Таким образом, концепцию пространства, можно определить как то, что дает место вещам, то что позволяет им иметь друг к другу отношения.

Разобравшись с «пространством», можем перейти к «смыслу».

Причина, по которой вы смогли дочитать эссе до этого места в том, что вы понимаете смысл написанных слов. Слово отсылает к значению слова. Слово есть на экране, смысл слова есть в вашем мышлении. Но каким образом оно есть в мышлении?

В мышлении смысл слова отделен от других смыслов границей. От того, как проведены границы зависит то, что вы имеете в виду. Верно и обратное – чтобы что-то «иметь в виду», нужно определить границы слов, которые вы используете.

И тут мы приходим к главному: мы ведь не проводим все границы слов, которыми оперируем? Они по большей части «схватываются» по мере того, как мы учимся говорить. Целенаправленно с границами возятся разве что философы. Следовательно, стоит зафиксировать, что, по крайней мере какая-то часть смыслов (и вероятно значительная) сформирована не нами, она нам досталась по наследству: слова уже обладали какими-то значениями, когда мы начали их использовать.

Они всегда там лежали? Или их туда кто-то «положил»; кто-то провел границы? Вероятно, найти ответ нам поможет наблюдение собственной возможности обнаруживать границы, а самое главное – возможность при этом совершать ошибки. Следовательно, даже если смыслы слов существовали в мышлении до того, как мы их обнаружили, мы все равно имеем возможность распознать их неверно. А так как существующие границы, в том виде, в котором мы их имеем нам передали люди, то мысль о том, что смыслы слов дошли до нас без искажения может стать критической ошибкой в познании. Таким образом, если мы хотим быть уверены в том, что наше знание достоверно, мы должны быть готовы удостовериться в каждой границе, в каждом смысле. Для этого мы должны принять за данность то, что границы смыслов, которыми мы оперируем провели такие же люди, как и мы.

Если мы при этом являемся достаточно осознанными и наблюдательными, то признаем, как минимум за собой, что не лишены личных интересов, что мы не беспристрастны в решениях, а ввиду того, что операции мышления суть такие же решения, то мы не должны исключать того, что провели границы не только из желания «найти истину», но и по другим, зачастую не столь возвышенным причинам. Похожие признаки мы замечаем и за и другими людьми, а значит, язык в том виде, в котором мы его имеем, с необходимостью включает в себя наслоения, помимо заявленных функций «отражения истины».

Чем занимается постмодерн в этом отношении? Он задает вопрос «кто и почему провел эту границу?». Этот неудобный вопрос открывает для нас новый, этический аспект рассматриваемой ситуации.

Этический аспект

Что отвечает человек, познавший «финальную истину» на вопрос о том, «кто и почему провел границы таким образом»?

С одной стороны, он может сослаться на некую инстанцию власти, авторитет которой не может быть поставлен под сомнение. В этом случае, однако, инстанция власти – тем непогрешимей, чем она абстрактнее и удаленнее: «нет пророка в своём отечестве». Отсюда подозрение постмодерна к «метафизике» – понятию, которое позволяет ввиду своей концептуальной отдаленности, замести в себя, как под ковер, личные претензии на власть проводить границы.

С другой стороны, человек может прямо сказать о том, что сам является инстанцией власти, учреждающей границы. С этим уже можно иметь дело напрямую, поэтому, например Ницше является важной фигурой для многих авторов постмодерна.

При взаимодействии с этим человеком, мы обнаруживаем себя перед развилкой: мы можем принять предлагаемые им границы – причем не важно, ссылается ли он на авторитет или утверждает их сам; либо можем отказаться от них.

Мы полагаем, что имеем такое право исходя из выводов гносеологического аспекта вопроса: ввиду того, что границы в любом случае проводит человек, а человек может ошибаться, то чужие границы могут быть ошибочными.

Проблема этической позиции «неизменности границ финальной истины» заключается в том, что человек отнимает у другого право на мышление – право на личную ответственность за проведение границ смыслов. Сама убежденность в обладании верными для другого границами предполагает взаимодействие из позиции господина для другого. Другой в лучшем случае становится неразумным ребенком, с которым можно разве что говорить снисходительно, либо игнорировать, когда заканчивается терпение выносить его капризы. В худшем же случае, другому отказывается в самой возможности понимания – он становится объектом-помехой, шумом, мусором, от которого по возможности должно избавиться.

Органично вытекающий из этой этической позиции вывод: цель оправдывает средства. Если «финальная истина» ясна, а истина – это благо, то помехи на пути достижения этого блага – плата, которая окупится достижением результата: «власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно».

Для того чтобы получить моральное право быть сверху иерархии и требовать от других считаться с этой иерархией, нужно в качестве инстанции власти иметь нечто непоколебимое. Как правило, человеку не хватает наглости настаивать на том, что другие должны считаться с его утверждениями только потому что он так решил, поэтому последней инстанцией власти становятся сами законы мышления: чтобы мыслить, нужно признавать правила мышления. Из этого следует, что можно говорить правильно, а можно неправильно – это очевидно. Кто говорит неправильно – не должен иметь право говорить.

Но вглядываясь в эти самые правила, мы обнаруживаем, что это точно такие же границы, следовательно, границы проведенные кем-то. Место господина, который должен был быть инстанцией власти оказалось пустым.

Такой человек, обнаруживая себя «снизу» в оппозиции раба и господина, желает занять пустующее место господина. Это становится возможным только путем объявлением себя богом: «то, что я говорю – истина для тебя». То есть становится возможным посредством лжи. Лжи, возникающей из нежелания признавать своего рабского равенства с другими перед необходимостью самостоятельно проводить границы.

Обозначенные проблемы, тем не менее, не отменяют того, что бывают ситуации, в которых взаимодействие между мной и другим предполагает, что я скажу «как на самом деле». Родитель не может позволить себе положиться на личную ответственность ребенка в понимании смысла, но может и даже должен – учитывать наличие (хотя бы в потенции) у него возможности самостоятельно мыслить, а также выстраивать взаимодействие образом, приводящим его к осознанию собственной субъектности.

Психологический аспект

Может показаться, что человек, убежденный в наличии у него истины, спокойно живет со своей истиной и только изредка представляет для других людей опасность – к счастью, как правило, «истина», которой он обладает, сдерживает его от реализации этой опасности. Но вот спокойствие, даваемое такой «истиной» стоит рассмотреть внимательнее.

На протяжении многих лет, я регулярно испытывал острое чувство пустоты внутри. Его возникновение было как-то связано с актами, претендующими на понимание с другими. Всякий раз обнаруживалось нечто, что препятствовало пониманию, что обнажало непробиваемую стену между нами, в результате чего я испытывал глубокое чувство одиночества и собственное бессилие в желании достичь взаимопонимания.

Если взаимопонимание не было достигнуто, то у этого есть причины. Причины лежат либо на моей стороне, либо стороне другого. В своем желании понимания я уверен, значит виноват другой. Значит нужно найти «правильного» другого. Круг замкнулся.

Как я говорил в начале, мышление являлось для меня способом удовлетворения потребности в понимании. Стремиться к истине – звучит как возвышенная цель. То есть на уровне предпосылок, свои устремления я видел исключительно как добродетельные: все беды в мире именно от того, что люди не стремятся к истине, а только хотят реализации своей власти. Хорошо, что я не такой. Или нет?

Если поставить под сомнение сами свои устремления, то обнаружится, что поиск истины для меня – это поиск возможности контроля; возможности расставить окружающее пространство таким образом, чтобы мое положение в нем было для меня благоприятным.

Таким образом, отвращение и враждебность, которые я испытывал к философии постмодерна не в том, что она, как я был убежден подрывает понимание между людьми, а в том, что она подрывает положение, в котором я мог свою власть получать.

Дыра, которая обнажалась у меня от неуспешных актов «понимания» была следствием воспроизведения ситуации отсутствия у меня власти; ситуации, в которой другой мою власть не признавал. Называя вещи своими именами, открывается возможность с этими вещами работать.

Духовный аспект

Может показаться, что постмодерн – это философия эпохи победившего атеизма. «Бог мёртв» – отсюда и начинается подозрение ко всему, что пытается себя за него выдать.

Однако напротив, постмодерн делает наивный атеизм невозможным. Если никакое утверждение не может быть окончательным, то мы в конце концов не можем «окончательно» сказать, что Бога нет. Более того, благодаря богатству святоотеческой традиции, мы можем согласиться с некоторыми «атеистами» и даже уточнить как именно нет Бога, оставаясь при этом христианами.

Таким образом, постмодерн ставит верующего и неверующего на позицию равного диалога. С этой перспективы, он представляет собой интеллектуальный инструмент очищения своей веры от идолов, культурных наслоений и человеческих слабостей. То, что инструмент можно использовать во вред – не новость, ножом можно и порезаться. Но важно зафиксировать, что в конце концов, причина негативных социальных явлений нашего времени – в самих людях, в том, что с духовной точки зрения называется страстями.

Приняв гносеологические положения постмодерна, оказываемся ли мы в ситуации, где с необходимостью нет истины, нет красоты, нет добра и зла? Нет, мы лишь присваиваем их понимание себе и начинаем воспринимать другого как того, с кем мы хотим поделиться благой вестью.